– В этом есть и твоя вина, – пробурчал Меррик. – Затеял какую-то глупую игру... Где ты только ее выкопал?

Король глубокомысленно поскреб подбородок.

– Черт его знает... Я, видишь ли, ничего специально не затевал. Все произошло само собой. Произнес первую рифму, мне это понравилось, ну а дальше – пошло-поехало... Видишь ли, Меррик, в этом состоит одно из преимуществ королевского сана. Ты можешь совершать любые глупости, делать все, что тебе заблагорассудится, и никто не сочтет твои поступки или слова странными или глупыми.

– Тогда королем у нас должен быть Меррик, – вмешался в разговор Роджер. – За последнее время он сотворил столько глупостей, сколько мы оба не совершили за всю свою жизнь.

– Может быть, не стоит обсуждать меня в моем же присутствии?

– А разве ты здесь? Мы думали, что ты паришь где-то далеко – в мечтах о своей даме и ее круглой попке.

– Убирайся к черту, Роджер!

– Не сомневаюсь, что именно к нему я в свое время и попаду. Надеюсь только, что дорога к чистилищу будет вымощена голыми грешницами и распутницами. И, клянусь, мне безразлично, круглая у них будет задница или нет.

– Ну, хватит. Перестаньте.

Эдуард поднялся и начал расхаживать из стороны в сторону по парапету. От этого мельтешения у Меррика закружилась голова, и он принялся созерцать носки своих сапог.

– Нам надо кое-что обдумать, – наконец, произнес король. – Прежде всего тебе, на мой взгляд, следует как-то умаслить, умилостивить леди Клио.

– Как ты думаешь, если я брошусь на свой меч, это успокоит ее?

Роджер и король снова разразились хохотом, но Меррик не находил это забавным. Он знал, что не мог оскорбить свою невесту сильнее, чем уже оскорбил. Однако Клио и вида не подала – просто молча сидела, а весь зал хохотал над нею...

И ведь он хорошо знал, как она горда, знал, что ее гордости нанесен жестокий удар. Меррику было страшно стыдно. Все-таки Клио права: он – самый настоящий чурбан с тупой башкой!

Меррик глубоко вздохнул и поднялся, вглядываясь в бескрайнюю синеву небес. Он мучительно соображал, какими знаками внимания и уважения должен теперь осыпать Клио, чтобы она простила ему унижение, которое ей доставили его необдуманные слова за обедом. В очередной раз он принялся рассматривать носки своих сапог, перебирая в памяти все их с Клио разговоры, и вдруг замер.

– Я скоро вернусь! – Это все, что он сказал своим друзьям и, повернувшись к Роджеру и королю Англии спиной, начал спускаться с крепостной стены.

30

Через два дня после описанных событий мужчины снова отправились на охоту, а леди Клио решила скоротать время за вышиванием. Однако работа не спорилась, поскольку размеры и количество стежков, как равным образом и цвет ниток, нисколько ее не заботили. Более всего ей хотелось сейчас тишины и покоя!

Как всякая уважающая себя хозяйка замка, она отдала свою спальню королю с королевой, а сама вместе с многочисленными придворными дамами проводила недолгие часы отдыха в довольно просторной комнате, в которой обычно останавливались странствующие монахини или благородные паломники.

Трудность состояла в том, что теперь эта комната напоминала переполненное помещение деревенского трактира в ярмарочный день и побыть здесь наедине со своими мыслями было мудрено. Кроме того, Клио не была знакома ни с одной из женщин, которые жили теперь вместе с ней, те же знали друг друга преотлично. Клио, таким образом, была для них чужой. Когда все эти дамы окружали ее, она чувствовала себя язычницей, попавшей в плен к христианам.

– Божья кровь! Вот тоска-то! – Леди София, юная кузина короля, девочка не старше двенадцати лет, отшвырнула свои пяльцы и шлепнулась на груду тонких шерстяных одеял, подперев подбородок кулачками.

– Не богохульствуйте, дитя мое, – сделала ей замечание королева Элеонора. – Вы знаете, что Эдуард не терпит подобных выражений, тем более из уст молоденькой девушки.

– Что значит «не терпит»? – София была раздражена. – Он сам научил меня дразниться и плеваться, именно от него я узнала самые изощренные ругательства.

– Он мужчина. А у мужчин, к сожалению, это принято.

– Как жаль, что я не мужчина! – огорчилась София. – Мужчины могут охотиться, плавать голышом и сколько угодно жариться на солнце. Я тоже хочу, чтобы у меня была загорелая кожа! – Она ущипнула свою бледную худенькую руку и нахмурилась. – А то мне временами кажется, что я похожа на мертвеца.

Другая дама, с длинными рыжими волосами и молочно-белой кожей, подняла голову от вышивки:

– Вчера вечером, когда я прогуливалась с сэром Роджером Фитцаланом, он рассказал мне, что римская церковь вообще запретила женщинам находиться на солнце.

– Я тоже об этом слышала, – добавила черноволосая дама. – Вчера утром сэр Роджер предложил мне прокатиться на его боевом коне и объяснил, почему римский папа принял такое решение. Солнце отбеливает волосы, а поскольку они растут прямиком из мозга, это может повредить нашему разуму.

– Какая глупость! – с отвращением фыркнула София. – Неужели вы верите этому бреду? Если бы волосы на самом деле росли из мозга, все мужчины были бы лысыми, как коленки!

Женщины, прислуживающие в комнатке, дружно рассмеялись в ответ на удачную шутку юной и непосредственной родственницы короля.

– Как говорится, устами младенцев... – пробормотала королева с легкой улыбкой.

Взглянув на нее, Клио подумала, что у Элеоноры Кастильской – в отличие от другой Элеоноры, ее свирепой свекрови – чувство юмора все-таки имеется.

– Нет, пожалуй, если уж быть мужчиной, то непременно королем, – задумчиво глядя на мерцающие огоньки свечей, продолжала София. – Тогда я бы делала все, что только в голову взбредет. И никто при этом не смел бы указывать мне, как поступать.

Элеонора засмеялась.

– Если бы вы были королем, дитя мое, – наоборот, каждый считал бы своим долгом указывать вам, что и как делать.

– Все равно! – София заносчиво вздернула подбородок. – Я не стала бы их слушать, а поступала бы по-своему.

– Точно так, как вы поступаете сейчас? – усмехнулась Элеонора.

Дамы засмеялись: все прекрасно знали, что леди София сводит короля с ума своим вызывающим поведением.

Клио отметила про себя, что молодая королева Элеонора не отлучила кипевшую энергией и молодым задором девушку от своего двора, как это непременно сделала бы королева-мать. Ее собственное пребывание при дворе представлялось ей теперь таким далеким, что Клио временами задавалась вопросом: а было ли это все вообще? Казалось, время ушло навсегда, но иногда Клио думала, что окончательно в реку забвения оно не кануло, и призраки прошлого могут еще ожить и оказать влияние на ее нынешнее существование. Клио не знала только, во благо это будет ей или во зло...

Она притихла и продолжала работать иглой, однако раздражение ее росло. Ей требовалось совершить какой-то поступок, чтобы не чувствовать себя жалкой серой мышкой в этом блестящем женском обществе. В конце концов, это был вопрос ее чести! Клио привыкла всегда находиться в центре внимания, а сейчас ей приходилось скромно сидеть в уголке.

Внезапно королева повернула голову и бросила на Клио быстрый взгляд, а затем решила воткнуть иголку в свой холст с вышивкой. И пока другие дамы вели бесконечные разговоры о мужчинах, женской несвободе, богатстве, свадьбах и о новейших скандалах при дворе, королева неслышно встала и подошла к высокому подсвечнику, стоявшему в том закутке, где Клио тихо работала над своим узором.

Клио подняла голову и слабо улыбнулась королеве. Элеонора выпрямилась и хлопнула в ладоши.

– Оставьте нас, леди! Выйдите из комнаты и, если уж вам так неймется, сплетничайте за дверью. Мне нужно побыть наедине с невестой.

Дамы послушно удалились – все, кроме леди Софии, которая смотрела на Клио и королеву слишком смышлеными для двенадцатилетней девочки глазами.

– Можно мне остаться, Ваше Величество?

– Нет! – Тон королевы не допускал возражений.