– Может быть, леди Клио повеселит нас песенкой?

Клио уронила ложку себе на колени.

– Я?! Вы хотите, чтобы я спела?

Подняв глаза, Клио увидела, что брат Дисмас поднялся из-за стола и, пятясь, двинулся к выходу из зала. Его лицо сначала пошло красными пятнами, а потом побелело как мел. Устремляясь к двери, он бормотал себе под нос нечто невразумительное, что-то вроде: «Мне еще свечи надо в часовне зажечь, да и молитвы читать давно пора...» Наблюдая краем глаза за залом, Клио заметила, что все, кто знал ее с детства, под разными предлогами двинулись к выходу, и даже слуги, служившие еще ее отцу, в мгновение ока укрылись на кухне.

Увы, все эти люди сохранили о ней память и ничего не забыли.

Пение, скажем так, не было сильной стороной многогранной натуры Клио. В свое время отец вообще запретил ей петь, и в его присутствии она не смела даже бубнить что-нибудь себе под нос.

– Я не знаю баллад, посвященных рыцарским подвигам, – сказала она, выразительно посмотрев на Меррика.

– Да мы ничего особенного и не требуем, миледи! Что хотите, то и пойте, – произнес сэр Роджер, одарив ее белозубой улыбкой. – Ведь не лишите же вы нас удовольствия послушать ваше пение? С вашей стороны это было бы слишком жестоко.

Теперь Меррик внимательно следил за каждым ее движением, хотя все то время, пока длился ужин, самым бессовестным образом не обращал на нее никакого внимания. Поначалу Клио хотела было наотрез отказаться от пения, но потом вспомнила, какими мучительными оказались для нее те несколько часов, которые она провела за столом, и решила, что месть – благородное дело.

Что ж, ее пение явится достойным воздаянием этим господам за проявленное к ней равнодушие!

Клио окинула взглядом зал и заметила, что сидящие в углу дюжие графские оруженосцы посматривают на нее с плохо скрываемым нетерпением. По большому счету, у всех мужчин в этом зале на лицах было одинаковое выражение, которое можно было истолковать так: «Я жду того момента, когда меня станет ублажать и развлекать женщина».

Клио почувствовала, что в ней начал просыпаться боевой задор, сердце ее заработало в ускоренном ритме. Она неторопливо, с достоинством поднялась с места и присела в реверансе.

– Рада буду своим пением повеселить доблестных рыцарей.

Потом она прошла к огромному камину, рядом с которым на скамеечке устроился лютнист. Он медленно перебирал чуткими пальцами струны, издававшие негромкий мелодичный звон. Клио нагнулась к нему, назвала песню и, подождав, когда он сыграет вступление, затянула:

Трех королей разгневал он, И было решено, Что навсегда погибнет Джон Ячменное Зерно.

Мужчины в зале окаменели. У них, как у сельских идиотов, разом отвисли челюсти и затуманились глаза. Клио, будто со стороны, слышала, как звучит ее голос. Надо сказать, звучал он очень громко и был визгливым и скрипучим одновременно – казалось, что кто-то задался целью перепилить металлический прут. Большой зал замка Камроуз обладал высокими сводами, поэтому каждый звук, который издавала Клио, эхом отражался от высоченного потолка и стен, становясь еще громче и нестерпимее. Краем глаза Клио заметила, как морщится лютнист всякий раз, когда она выводит очередную руладу.

Велели выкопать сохой

Могилу короли,

Чтоб славный Джон, боец лихой,

Не вышел из земли. [1]

Травой покрылся горный склон, В ручьях воды полно, А из земли выходит Джон Ячменное Зерно. Продолжая петь, Клио принялась расхаживать по залу, вглядываясь в лица слушателей. У сэра Роджера на лице было написано одно, но пламенное желание – заткнуть уши руками и закрыть глаза, чтобы ничего не слышать и не видеть. Тем не менее, он храбрился и даже ухитрился изобразить у себя на губах робкую улыбку, когда Клио намеренно прошла мимо него и выдала особенно высокую, визгливую ноту.

За стенами между тем происходило следующее – птицы, гнездившиеся на стенах и в укромных уголках Камроуза, разом поднялись, сбились в стаи и полетели от замка прочь. Свиньи уткнулись рылами в сено и только громко фыркали, будто отгоняя от себя назойливых слепней и мух. Коровы мычали, лошади волновались и били копытами в деревянные ворота стойл.

Клио тем временем остановилась поблизости от своего жениха и запела еще громче, постаравшись выдать все, на что была способна. Как ни странно, Меррик при этом и бровью не повел. Судя по всему, для того, чтобы пробить его толстую шкуру, требовалось нечто более действенное, нежели ее вопли.

Однако сдаваться Клио не собиралась. Наоборот, набрав в легкие побольше воздуха, она затянула последний куплет:

Так пусть же до конца времен

Не высыхает дно

В бочонке, где клокочет

Джон Ячменное Зерно!

Допев до конца, Клио замолчала. Лютнист, надо сказать, перестал ей аккомпанировать задолго до того, как она завершила свое выступление.

Девушка одарила собравшихся невинной улыбкой и присела в низком реверансе.

– Надеюсь, я в полной мере ублажила вас своим пением и теперь могу удалиться с чувством исполненного долга.

Она повернулась, гордо вздернула вверх подбородок и медленной плавной поступью направилась к выходу.

В зале установилось продолжительное молчание. Единственное, что его поначалу нарушало, были удаляющиеся звуки шагов леди Клио. Но внезапно у дверей большого зала что-то стукнуло, загрохотало, послышалось металлическое звяканье, и створки с протяжным скрипом распахнулись. Надо сказать, по сравнению с пением леди Клио этот звук показался присутствующим не лишенным приятности.

В зал ворвались три воина из тех, что на стенах замка несли дозорную службу. Самый здоровенный солдат выступил вперед и выпалил, обращаясь к графу:

– У нас неприятности, милорд! – Детина запыхался и с шумом втягивал в себя воздух.

– Что случилось?

– Видите ли, милорд, стены замка...

Роджер нагнулся поближе к Меррику и прошептал:

– Слушай, похоже на то, что от пения твоей невесты потрескалась главная стена замка.

– Это бы меня ничуть не удивило. – Меррик поморщился. – От ее пения у меня едва не лопнули барабанные перепонки. – Граф перевел взгляд на здоровенного стражника.

– Так что же случилось со стенами?

Детина замялся.

– Как бы это поточнее выразиться, сэр? Дело-то, в общем, не в стенах, а в том, что творится рядом с ними. Хотя, возможно, и в стенах тоже. Кто тут разберет? Так вот, милорд, под стены замка подступили волки.

– Волки?

– Истинная правда, милорд! – Глаза солдата округлились, в них ясно читался страх. – Прямо у самых стен стоят, зверюги!

Меррик и Роджер с минуту озадаченно молчали, потом Роджер громко, в голос, расхохотался, да и у Меррика губы тоже стали подергиваться от сдерживаемого смеха.

– Их много, милорд, целые стаи!

Роджер заливался вовсю. Его разбирал такой смех, что он – от избытка чувств – принялся колотить по столу кулаком.

Стражник, однако, нисколько не развеселился и смотрел на графа с прежней серьезностью во взоре.

– Они задрали морды и воют, глядя на стены, милорд. Как на луну в ночь полнолуния.

Буквально на следующий день будущий супруг и повелитель в корне пресек замыслы Клио по переустройству облюбованной ею удобной кладовки в алхимическую лабораторию, где она могла бы хранить травы, специи и экспериментировать с ними. Это помещение из соображений обороны Меррик решил превратить в склад для воинских доспехов и оружия, включая пустотелые горшки, готовые принять в себя любое содержимое, в том числе и то, о котором с таким воодушевлением беседовали за столом рыцари.

Клио стояла у окна своей комнаты и поглядывала на шатер, видневшийся в отдалении. «Странно, что они не утыкали его острыми шипами, – мрачно думала девушка, – опять же исходя из соображений обороны».

Там, в шатре, граф совещался сейчас с мастером Джеймсом – архитектором и старшиной гильдии каменщиков монастыря Святого Георгия. Утром Меррик прислал в ее покои вестника с настоятельной просьбой принять участие в этой встрече, но Клио решила не торопиться. «Черт его знает, о чем там они будут совещаться, – подумала она. – Может, о том, чтобы отобрать у меня платья, набить их соломой, сделать чучела и выставить на парапетах вдоль стен – на страх грозным валлийцам. Разумеется, из соображений обороны, кто же в этом усомнится?»